Заседание клуба «Застава»
В 2012 году исполнилось 130 лет содня рождения Корнея Чуковского. Его творчеству было посвящено очередное заседание Клуба любителей поэзии «Застава».
Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.
За лопатою метла
Вдоль по улице пошла.
Топоры-то, топоры
Так и сыплются с горы.
Испугалася коза,
Растопырила глаза:
«Что такое? Почему?
Ничего я не пойму».
Кто из нас не помнит эти замечательные стихи Корнея Чуковского? Такие ритмичные, энергичные, эмоциональные?! Начнешь читать, и уже не можешь остановиться. Так и хочется читать и читать наизусть эти родные с детства стихи:
…Вот и чайник за кофейником бежит,
Тараторит, тараторит, дребезжит…
Утюги бегут покрякивают,
Через лужи, через лужи перескакивают.
А за ними блюдца, блюдца –
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
Вдоль по улице несутся –
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
На стаканы – дзынь!– натыкаются,
И стаканы – дзынь!– разбиваются.
Дивные стихи, на которых выросли и сами любители поэзии, собравшиеся 28 сентября 2012 г. на свое очередное заседание, и их дети, а у кого-то – и внуки. И не нужны им никакие «вредные советы» современных «классиков». У них – у родителей – есть настоящее богатство, которым они могут поделиться со своими чадами, а заодно вспомнить свое детство и «Муху-цокотуху», «Айболита», «Краденое солнце», «Тараканище»…
Участники клуба – уже взрослые дяди и тети – с удовольствием вспоминали о своих детских переживаниях по поводу украденного солнца, злого тараканища, незадачливого Мойдодыра…Признавались в том, что их первые жизненные стереотипы формировались именно благодаря сказкам Чуковского. Так, доктор – это всегда очень добрый и заботливый человек – такой же, как Айболит.
Читая стихи Чуковского, каждый взрослый может почувствовать себя актером, на какое-то время побыть им. А как же иначе? Иначе невозможно прочитать диалоги, например, из сказки «Телефон». Какие там разнообразные интонации! Здесь и просьба, и удивление, и отчаяние, и мольба о помощи… И всё это папы или мама, бабушки или дедушки должны показать маленькому человечку с помощью интонации. Им приходится говорить то басом, как слон, то фальцетом, как мартышки, то скороговоркой, как зайчата. Настоящий театр одного актера! А ребенок слушает и учится разнообразию интонации, ведь интонационное богатство речи – одна из важнейших составляющих её культуры.
Я три ночи не спал,
Я устал.
Мне бы заснуть,
Отдохнуть…
Но только я лег –
Звонок!
– Кто говорит?
– Носорог.
–Что такое?
– Беда! Беда!
Бегите скорее сюда!
– В чем дело?
– Спасите!
– Кого?
– Бегемота!
Наш бегемот провалился в болото…
– Провалился в болото?
– Да!
И ни туда, ни сюда!
О, если вы не придете –
Он утонет, утонет в болоте,
Умрет, пропадет
Бегемот!!!
– Ладно! Бегу! Бегу!
Если могу, помогу!
«Ваши сюжетные выдумки поразительно общечеловечны, это Шекспир для детей», – писал Чуковскому поэт Арсений Тарковский. И действительно так: вот детское сердце сжимается от страха и жалости, вот появилась надежда, а вот и победа: злой крокодил повержен!
Рано-рано
Два барана
Застучали в ворота:
Тра-та-та и тра-та-та!
«Эй вы, звери, выходите,
Крокодила победите,
Чтобы жадный Крокодил
Солнце в небо воротил!»
Но мохнатые боятся:
«Где нам с этаким сражаться!
Он и грозен и зубаст,
Он нам солнца не отдаст!»
И бегут они к Медведю в берлогу:
«Выходи-ка ты, Медведь, на подмогу.
Полно лапу тебе, лодырю, сосать.
Надо солнышко идти выручать!»
Но Медведю воевать неохота:
Ходит-ходит он, Медведь, круг болота,
Он и плачет, Медведь, и ревёт,
Медвежат он из болота зовёт:
«Ой, куда вы, толстопятые, сгинули?
На кого вы меня, старого, кинули?»
А в болоте Медведица рыщет,
Медвежат под корягами ищет:
«Куда вы, куда вы пропали?
Или в канаву упали?
Или шальные собаки
Вас разорвали во мраке?»
И весь день она по лесу бродит,
Но нигде медвежат не находит.
Только чёрные совы из чащи
На неё свои очи таращат.
Тут зайчиха выходила
И Медведю говорила:
«Стыдно старому реветь –
Ты не заяц, а Медведь.
Ты поди-ка, косолапый,
Крокодила исцарапай,
Разорви его на части,
Вырви солнышко из пасти.
И когда оно опять
Будет на небе сиять,
Малыши твои мохнатые,
Медвежата толстопятые,
Сами к дому прибегут:
“Здравствуй, дедушка, мы тут!”»
И встал
Медведь,
Зарычал
Медведь,
И к Большой Реке
Побежал
Медведь.
А в Большой Реке
Крокодил
Лежит,
И в зубах его
Не огонь горит,-
Солнце красное,
Солнце краденое.
Подошёл Медведь тихонько,
Толканул его легонько:
«Говорю тебе, злодей,
Выплюнь солнышко скорей!
А не то, гляди, поймаю,
Пополам переломаю,-
Будешь ты, невежа, знать
Наше солнце воровать!
Пропадает целый свет,
А ему и горя нет!»
Но бессовестный смеётся
Так, что дерево трясётся:
«Если только захочу,
И луну я проглочу!»
Не стерпел
Медведь,
Заревел
Медведь,
И на злого врага
Налетел
Медведь.
Уж он мял его
И ломал его:
«Подавай сюда
Наше солнышко!»
Испугался Крокодил,
Завопил, заголосил,
А из пасти
Из зубастой
Солнце вывалилось,
В небо выкатилось!
Побежало по кустам,
По берёзовым листам.
…………………………………
Рады зайчики и белочки,
Рады мальчики и девочки,
Обнимают и целуют косолапого:
«Ну, спасибо тебе, дедушка, за солнышко!»
На заседании участники клуба говорили не только о детских стихах. Чуковский был блистательным филологом: литературным критиком, переводчиком, редактором, лингвистом. Он подготовил и издал первое собрание сочинений Некрасова, перевел стихи Уолта Уитмена (и вообще много переводил с английского), он создал целую серию замечательных литературных портретов – Маяковского, Блока, Репина, Кони и многих других своих современников. Чуковский написал книгу «От двух до пяти», которой и сегодня пользуются все, кто изучает лингвистику детской речи и детскую психологию. А примеры из книги о языке «Живой как жизнь» – это, как говорится, классика жанра. Без них вряд ли обойдется учитель русского языка, рассказывающий учащимся о канцелярите или просторечии. Помните даму, которая сказала своему пуделю: «Ляж!»? А господина, выразившего пятилетней девочке свое сочувствие словами «Ты по какому вопросу плачешь»?
На заседании участники вечера рассматривали прекрасно изданную книгу, выпущенную к 130-летию писателя, – «Воспоминания о Корнее Чуковском». Открывает книгу повесть «Памяти детства», ее автор Лидия Корнеевна Чуковская.
Наверное, сейчас таких семей уже нет, как и нет того уклада, которым жили интеллигентные семьи еще в начале ХХ века. Интернет и сериалы разобщили семью. А вот когда-то семейная жизнь протекала иначе: семейное чтение было делом обычным. В семье Чуковских любили читать. А еще они любили ходить на лыжах, бегать босиком, купаться в Финском заливе, кататься на санях. И вся семья любила стихи.
Лидия Корнеевна вспоминает: «Стихи он [отец] читал постоянно и всегда вслух: себе самому, один на один, у себя в кабинете, Репину в мастерской и репинским гостям в беседке; захожим студентам на песке у моря; друзьям-соседям <…> нам по дороге на почту. И уж конечно в море. Тут, в море, он давал себе полную волю. Ритм волн и ритм гребли естественно выманивали в ответ ритмический отклик. Никогда я не слышала чтения более пленительного. Как будто все черты его личности собирались в эти минуты в голосе, в интонациях, в губах, которые льнули к звукам, в звуках, которые льнули к губам <…> В голосе его, когда он читал великую лирику, появлялось некое колдовство, захватывавшее и его и нас. На страницах своих сочинений он не раз говорит, что смолоду привык «упиваться стихами». Упоение заразительно. Наверное, потому мы и упивались, слушая, что он упивался, произнося. И все стихи, которые я узнала потом, одна, сама, без него, звучание всех на свете стихотворных строчек, кто бы их ни произносил, навсегда связаны для меня с моим детством и его голосом.
– Зыбь ты великая! Зыбь ты морская! – начинал он, закидывая весла и чуть-чуть раскачиваясь. – Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звезды глядят с высоты,
— читал он широким, певучим, страстным, словно молящимся голосом, и мне казалось, что теперь уже лодка покоряется не волнам и веслам, а весла и волны – и всё вокруг – звучанию голоса.
Читая нам стихи на морских прогулках, был ли он занят тем стиховым воспитанием, о котором впоследствии так много писал и на отсутствие которого с такой горечью сетовал? И нет и да. Нет, потому что приемы и способы стихового воспитания, подробно изложенные в его послереволюционных статьях, не были еще разработаны им; он тогда еще только наблюдал эту встречу: стихи и ребенок, стихи и возраст, ступени восприятия. Нет, обдуманно, сознательно еще не занимался; пожалуй, если бы тогда, в лодке, он был наедине с морем, без слушателей, один, он читал бы те же стихи, что и при нас. И да, конечно, был занят стиховым воспитанием! Если не воспитывал в прямом смысле, осознанно и методически, то, как бы поточнее это сказать, – влюблял. На страницах своих книг он постоянно утверждает, что первое дело учителя литературы – влюбить детей в поэзию. На морских прогулках он и внушал нам влюбленность. И, конечно же, он понимал: такого обостренного чувства ритма, как в детстве, у взрослых не будет уже никогда. Читая нам в те годы в изобилии стихи, он если и предавался стиховой педагогике, то лишь самой первоначальной, первичной, да зато такой, без которой всякая дальнейшая немыслима: очаровывал нас поэзией, вовлекал нас в нее».
Людей, не любивших поэзию, литературу, искусство, Чуковский считал духовными калеками, он призывал жалеть их так, как мы жалеем инвалидов – людей без руки или ноги. А еще, по воспоминаниям Лидии Корнеевны, Чуковский называл таких людей беднягами.
— Бедняги! – говорил он. Их этому не научили, им этого не рассказали!
Однажды, — вспоминает Лидия Корнеевна, — двое мальчишек сквернословили, находясь неподалеку от Корнея Ивановича. Отложив бумагу и карандаш, он пошел навстречу хулиганам: «Молчать!» — закричал он. Но мальчишки, отбежав от него на безопасное расстояние, стали выкрикивать ругательства еще громче . Корней Иванович погнался было за ними. Но потом, резко остановившись, закричал им: «Бедняги, бедняги! Вас обокрали!» По щекам его текли слезы. Он, конечно, имел в виду воровство духовное. Этим детям не объяснили, что таких слов произносить нельзя. Им в раннем детстве не сделали прививки от пошлости и грубости. Не воспитали отвращения к безобразному.
Культура, в том числе культура чувств, умение понимать и ценить прекрасное, по мнению Чуковского, невозможны без культуры слова. И эту культуру нужно воспитывать с детства, потому-то своих детей (а был он отцом многодетным) он с ранних лет учил чтению, английскому языку; он всё время, по выражению его дочери, «подсовывал» им нужные книги.
Большинство читателей знают Чуковского только как детского писателя. «Все другие мои сочинения до такой степени заслонены моими детскими сказками, что в представлении многих читателей я, кроме «Мойдодыров» и «Мух-Цокотух», вообще ничего не писал», — сетовал Корней Иванович.
Написал. И перевел. Мы об этом знаем и помним. Но все же как хорошо, что большинство из нас свое первое знакомство с писателем Чуковским начинает вот с этого:
И сейчас же щетки, щетки
Затрещали, как трещотки,
И давай меня тереть,
Приговаривать:
«Моем, моем трубочиста
Чисто, чисто, чисто, чисто!
Будет, будет трубочист
Чист, чист, чист, чист!»
И как замечательно, что именно с этими и другими стихами Корнея Чуковского ассоциируется у нас понятие детской поэтической классики.
Фотоальбом
